– Владимир Александрович, спустя всего три месяца вы перестали быть директором ТЮЗа. Обидно?
– Я же понимаю, что, будучи режиссером, не могу быть директором. Это не моя должность.
– Амбиций не было?
– Не-е-ет. Мне с самого начала говорили, что пост директора будет временным. Мне не нужна эта должность как факт, мне нужна возможность что-то создать новое для театра, для города. Вот моя концепция. У директора и художественного руководителя разные системы управления. Я бы не согласился стать директором – слишком много факторов, в том числе отсутствие творческой составляющей, что для меня неприемлемо.
– Как вас вообще встретили в ТЮЗе? В декабре была весьма напряженная обстановка в театре.
– Я на каком-то этапе, еще до представления меня коллективу, сказал министру культуры: «Виктор Прокопьевич, у меня было две театральные войны, в третью я не пойду». Но я пришел в коллектив и понял, что никакой войны и нет – ситуация была какая-то притянутая. И сейчас нет никаких препятствий на уровне человеческих отношений. Для меня это очень важно. Если ты считаешь, что нужен театру, а коллектив – нет, то ничего не получится. Театр – дело человеческое.
– Только всем нравиться не будешь, особенно в творческой среде.
– Это другой вопрос. Неприятие коллективное – это одна история, неприятие личное – другая. И во втором случае всегда есть возможность переломить ситуацию и выстроить отношения. В первом – тоже можно побороться, но мне это неинтересно.
– О себе что-то интересное от актеров услышали? Многие к вашему назначению отнеслись с опасением.
– Нет, никто ничего не говорил мне. А что касается опасений – это нормально, естественно. Появляется новый президент, мы к нему тоже с осторожностью относимся. Когда мне сказали в министерстве культуры: «Да, мы в целом поддерживаем вашу концепцию», я попал в доселе неизвестную мне ситуацию поддержки власти. В других театрах у меня такого не было. Но если бы коллектив встретил меня в штыки, то я бы отказался от должности.
– Что особенного вы предложили в своей концепции?
– Я исходил из реалий того, в каком формате существуют современные ТЮЗы. Как правило, билеты продают распространители – нередко бывшие преподаватели, которые приходят в школу к своим знакомым завучам. Вместе они «решают вопрос». И в итоге классные руководители подчиняющим приказом заставляют идти детей в театр. Чем это плохо?
Мы получаем неорганизованного, невоспитанного и не понимающего, куда он пришел, зрителя, который бы при других условиях на спектакль билет не купил. Это всегда больно и трудно. Но от такой схемы распространения ТЮЗ отказаться не может.
– Как же тогда изменить ситуацию?
– Мы можем только одно – предлагать продукт, который будет качественно рекламироваться. Не говорю «хорошо», потому что это предполагает большие деньги. Я на то и беру новых замов, чтобы они помогали в продвижении театра. Нам нужно создать вокруг ТЮЗа интерес. Недаром первые переговоры я посвятил обновлению фирменного стиля и сайта – театру нужно создавать новый имидж, новую репутацию.
Мы существуем в очень сложной ситуации, потому что у ТЮЗа нет серьезной материальной базы, за счет которой можно было бы привлечь зрителей. Мой друг и хороший театральный директор Юра Милютин сказал так: «Мы живем в такое время, когда архитектура может сделать театр. Делаешь комфортное для зрителя пространство, и ему уже может быть по барабану, что происходит на сцене».
– Что собираетесь делать?
– Мы имеем адски некомфортный, уродливый, обесценивающий все, что происходит, зал, который называется фойе. Зрительный зал тоже плохой, но он имеет прикладной характер. Дальше мы начинаем смотреть на сцену – света не хватает, просто темно. Приборов не хватает, потому что они выработали свой ресурс. В итоге, когда я пишу гранд на премьеру «Отелло», я должен заложить большую статью на оборудование. Дальше посылаю Денису Солнцеву – прекрасному художнику по свету, которого я зову снимать спектакль, – схемы, и он должен сказать, что за 600 тысяч рублей, а это жалкая сумма для светового оборудования, при такой нищете мы можем сделать. Здание в очень плохом состоянии, и мы будем сейчас делать все, чтобы привести его в порядок. Ждать реконструкции неправильно, нужно принимать меры прямо сейчас.
Спектакли тоже заметно постарели. Все, кто мог, их уже посмотрел. Потолок билетов – 150 рублей, так вообще нельзя жить. Как можно такие цены ставить? С другой стороны, я понимаю, что по моему ощущению в это здание нельзя никого привезти за бОльшие деньги. Мы им ничего не предлагаем с точки зрения комфорта. Только одно – ты здесь потусишь, кока-колки вот здесь, в этом убогом кафе, выпьешь, пойдешь в зал, посмотришь спектакль – дай бог, если он будет хорош. Начало проиграно сразу же.
– А когда начнется ремонт здания?
– Пока неизвестно. Мы хотим создать в театре свободную зону общения, чтобы таким образом могли привлечь новую аудиторию.
– Вы как-то общались с Валентиной Николаевной?
– Нет. «Здравствуйте», «До свидания», и все. После назначения меня не было в Омске два с лишним месяца – уехал на две премьеры.
– В какие «культурные» войны вы попадали?
– Одна война была в Барнауле, другая – в Нижнем Новгороде. В Барнауле закрыли спектакль, причем не выпущенный, только что начатый, но к которому уже были готовы декорации. Театр открыли после долгой реконструкции, но ремонт сделали очень халтурно и с большим опозданием. Я начал говорить во всех СМИ, что очень хотел бы, чтобы власть провела проверку, чтобы они вмешались, все посмотрели и принудили тех, кто занимался реконструкцией, доделать ее. Власть, видимо, сочла, что это наезд на них и им это не следует терпеть – устроили ответную атаку. Я пережил.
Но дальше приглашенный режиссер должен был выпускать смешную комедию, а власть прикопалась к названию – «Плохие парни» – и еще к каким-то нюансам. Они сказали (а это было в 2008-м году): «Мы рекомендуем вам отложить премьеру до выборов Президента Российской Федерации». Мы посмеялись, но пришлось снять «по техническим причинам», затем произошла утечка информации. В общем, я не стал молчать и вывалил все, что думал.
– А вторая война?
– Она была примерно такая же, но только жестче. После Барнаула я поехал в Нижний Новгород. Своему другу и старшему коллеге Вячеславу Кокорину сказал, что останусь при четырех условиях. Тогда еще министром культуры там был Сергей Щербаков. Ему можно было позвонить: «Сережа, у нас есть вопросы». – «Когда у вас заканчивается репетиция?» – «В девять». – «Отлично, у меня как раз заканчиваются дела, я подъеду, за чашкой кофе все обсудим». Мы так решали все вопросы, в том числе финансовые. Потом так получилось, что Сережу вытурили, пришел новый министр – человек советской формации. Он закрыл курс ГИТИСа, ушел его руководитель. В общем, к концу моего первого сезона отпали все факторы. На место директора посадили человека, который не подходил на эту должность. Между ним и коллективом началась война, а посредником сделали худрука, которого ненавидела вся труппа. Началась буча с голодовкой, долгая холодная война со взаимной провокацией.
– Какую работу ведете в данный момент в ТЮЗе?
– Я начинаю ставить спектакль «Отелло» – это очень большая и сложная история, которая не занимает всех артистов. Мне нужно иметь какую-то параллель, чтобы занять остальных. Важно посмотреть всю труппу, чтобы понять, кто «есть», а кого «нет». От кого можно отказаться, чтобы взять на его место другого.
– Кандидатуры на «отчисление» есть?
– Пока нет, и я не лукавлю, потому что пока изучаю актеров. К концу сезона станет понятно, кого, может быть, придется отчислить.
– Стрессовая ситуация для актеров.
– Очень. Их взяли почти не глядя – это тоже неправильно. Театр должен собирать штучный товар. У меня есть желание планомерно работать. Главное – чтобы мы были живыми. Чтобы я не усыплял артистов на репетиции, а давал им что-то новенькое.
– У худрука могут быть друзья в труппе?
– Это сложно, но могут быть.
– Каковы шансы у творческого человека, а тем более у худрука театра, иметь идеальную репутацию?
– Шансов мало, потому что тебя постоянно пытаются с кем-то сравнить. Как правило, нелицеприятно.
– Насколько для вас важна репутация?
– Как ни странно, репутация не связана с человеком. Это абстрактное явление.
– У вас «ВКонтакте» весьма грустный статус («А пошло все... ну, адрес сами знаете»), с чем связаны такие настроения?
– С личным. Так получилось, что пару месяцев назад мы развелись с женой.
– Дети?
– У нас дочь и дочь жены от первого брака, которая тоже, в общем-то, мой ребенок. Мы 11 лет прожили вместе, могли еще столько же быть вместе, но так вот случилось… Люди сложные: сложно уживаются, сложно договариваются, сложно идут на компромиссы, потому что каждый загружен работой (моя бывшая жена – актриса), которая просит безапелляционности.
– У вас есть какое-то хобби?
– В театре я фактически с десяти до десяти, поэтому свободного времени совсем мало. Конечно, я очень люблю рыбалку, грибы. Я страшный киноман, но все последние премьеры – правда, кроме фильма «Трудно быть богом», пропустил.
– Какое кино нравится?
– Я почти всеяден. Люблю серьезное авторское кино серьезных режиссеров, но люблю и триллер как жанр. Для меня упущение, что не посмотрел ни одного оскароносного фильма, кроме «Гравитации». Не остается ни времени, ни сил.
– Зато наверняка была рыбалка, которая вам запомнилась на всю жизнь?
– Самая экзотическая рыбалка была в Шри-Ланке. Правда, мы были без удочек и не пытались никого поймать: просто плыли и искали крокодилов. Нашли (улыбается).
– А за грибами в какие-то особенные места ходите?
– Я же питерский человек, поэтому мои места – Карельский перешеек. Пока перешел через речку, пока вышел на «территорию», только потом начинаешь «пахать» каждый кустик. Долгий процесс – почти на весь день. Очень люблю один ходить за грибами: никто не торопит, не ограничивает. Когда с кем-то, он начинает за тобой подбирать, и начинается ломка: «Блин, ну как я ничего не нашел, а он три белых увидел». А когда один – все как-то схвачено. Бросаешь окурок: «Прости, лес, что я нагадил». Разговариваешь с природой, гармонию находишь.
– Вы азартный человек?
– Очень, но на деньги не играю. У нас есть небольшая компания – из драмтеатра, из других театров, раз-два в неделю мы собираемся и играем в покер. Все азартные, но играем только на фишки. Так, конечно, я игрок по натуре.
– Можете назвать одну сильную и одну слабую черту своего характера?
– Давайте со слабой начну. Она заключается в том, что я очень люблю сдавать позиции. Мне, например, задали вопрос, который для меня труден, я подумаю-подумаю, а потом скажу: «В принципе, все понятно. Пусть на него лучше ответит Александр Владимирович». Некоторая степень конформизма. Всегда хочется быть хорошим, понятным.
А сильная черта, пожалуй, в том, что умею работать над этим конформизмом и умею отсеивать людей, с кем бы я пошел в разведку. Выбираю безошибочно
Текст: Екатерина Черненко
Фото: Ирина Губарева
Версия для печати
