«Чик.Гудбай, Берлин» - спектакль, на который логично «согнать» молодежь.
Вообще, я с сомнением отношусь к такой практике. Поэтому, когда вошла и увидела в фойе толпу подростков (преподаватели колледжей привели окультуривать своих подопечных), сразу насторожилась.
Во-первых, подумала, что "скучно" не будет, поскольку культурой посещения театра эта категория граждан, особенно в таком количестве, как правило, не владеет.
Во-вторых, приуныла - неужели дела Студии Ермолаевой настолько плохи, что приходится силой сгонять людей?!
Но поскольку ни первое, ни второе к самому спектаклю никак не относилось — решила не спешить с выводами. И не прогадала.
Абсолютной тишины в зале, конечно, не было, но и вопиющего гула тоже. Спектакль попал в публику - большинство собравшихся наблюдало за происходящим на сцене с интересом, и им даже не потребовались таблички с надписью "смех".
Спектакль поставлен по роману Вольфганга Херрндорфа "Гуд бай, Берлин!". То, что действие происходит в Германии совсем не помешало, а даже наоборот помогало удерживать внимание подростков, привыкшим к зарубежной кинокультуре.
Главный герой — школьник, считающий себя неинтересным, не имеющий друзей, зато имеющий мать алкоголичку и деспотичного отца. Однажды красавица класса не пригласила его на вечеринку, а он со странным новеньким угнал машину и отправился в увлекательное путешествие со всеми вытекающими отсюда административными правонарушениями.
В общем, роад-муви для категории 16+.
Среднестатистический подросток, с которым легко себя ассоциировать, яркие комичные персонажи, простой «театральный язык», юмор (особенно популярностью у зала пользовались шутки про экскременты, однополые отношения и на сексуальную тематику).
Звучит простовато, но это именно тот случай, когда не нужно усложнять. Только начнешь мудрствовать лукаво и все — зритель потерян. Поэтому такой простой, даже, как может иногда показаться, глупый юмор, как раз в тему.
При этом спектакль не лишен интересных сценических решений. Например, во время избиения сына отцом, актер выскакивает из своей толстовки и нам показывают уже жестокую расправу над этим предметом текстиля.
Главный герой активно говорит с залом и эта откровенность подкупает.
"Я люблю маму. Это нужно сказать, потому что то, что я сейчас скажу, наверное, выставит ее не в лучшем свете. Но я всегда ее любил и сейчас люблю. Она не такая, как другие матери. Это мне в ней всегда нравилось больше всего. Например, у нее отличное чувство юмора, а это не особенно распространенное среди матерей качество".
Чем дальше по шоссе, тем активнее в пьесе проступают черты романа воспитания. Встретившись с рядом гиперболизированных комичных персонажей, включая сектанскую семью, девушку, живущую на мусорке и ветерана войны, разгуливающего в окрестностях с ружьем, герой начинает робко отделять в жизни главного от неглавного.
Он делает вывод, что добрых людей, наверное, все-таки больше, учитывая что им с Чиком в дороге попадались исключительно такие. Хотя всю жизнь его учили никому не доверять.
Понимает, что он вовсе не глупый или неинтересный. И даже если кто-то так думает, то ему на это теперь совершенно все равно. Да и школьная красотка ему уже в общем-то не нужна, потому что в пути он встретил девушку поинтереснее, которой он понравился.
«Ты не нравишься девчонкам, потому что они тебя боятся. Просто ты вовсе не такой поверхностный, как этот дурак Лангин. Но ты совсем не зануда, понял. Вот и Изе ты понравился. Потому что она не так проста, как кажется. А еще потому, что в ней кое-что есть, если ты понимаешь, о чем я», - говорит ему его друг Чик.
И что жизнь в сущности, не так уж и плоха.
«Я думал о том, что теперь меня, наверное, снова начнут звать Психом, и что мне на это плевать. Я думал о том, что на свете случаются вещи похуже, чем мать-алкоголичка. <...> Я думал о том, что не будь Чика, я не пережил столько всего этим летом, и что это было очень классное лето, лучшее в моей жизни. <...> я чувствовал себя безумно счастливым».
Приятный и добрый спектакль, на который можно и самому сходить, и привести, например, сына или дочь, при этом не выработав у них до конца жизни зевательный рефлекс при слове "театр".
Ева Сорокоумова
фото: ermolaeva.ru