Новый год в лагере ООН

Совсем недавно я был объектом искренней зависти знакомых: мне удалось поучаствовать в эфиопском сентябрьском Новом году, католическом Рождестве, классическом космополитском New Year, православно-ортодоксальном Рождестве и китайской перемене лет.



О да, и это был бы чудесный удар по печени и поджелудочной железе, если бы не строгий сухой закон на территории миссии ООН. Причем строг он только для русских, несмотря на полное отсутствие каких бы то ни было стереотипов.
Одно безоблачное сентябрьское утро началось с того, что мимо моего домика пробежала группа эфиопов в разноцветных трусах и шапках Cанты, радостно крича что-то позитивное на амхарском. Эти парни не переставали ежедневно удивлять своими национальными особенностями. Поинтересовался у пробегающих, с чем связано текущее безумие, благоразумно состроив мину умеренного служебного оптимизма, за что тут же был облачен в красный колпак и практически унесен на торжественный марафон по территории кэмпа. Мы весело побегали, попили свежесваренного кофе и зажарили на секции от забора из мелкоячеистой рабицы здоровенную порцию шашлыков. Чуть позже в них я с грустью опознал длительно пасшихся у эфиопских казарм черных козликов, некоторым из которых уже успел дать имена.
К Рождеству и Новому году все в лагере ООН готовились заранее. Холодильники набивались курицами и пивом, красные колпаки перешли в разряд особо желанного фетиша, а больные переставали болеть и спешно старались выписаться, демонстрируя загадочно хорошие анализы. Это они, конечно, зря, потому что, во-первых, после таких нонсенсов я учил лаборантов понимать неодобрительный русский мат, а во-вторых, самые красивые рождественские пальмы и самые задорные и многочисленные Снегурочки были только на территории госпиталя. Для пояснения, кто такая Снегурочка, пришлось напрячь все свои скромные­ возможности­ английского,­ предварительно взгрустнув и рассказав про снег, который падает с неба на землю таким толстым слоем, что можно провалиться по шею. Проживающие неподалеку от экватора слушатели скептически пинали красноватый песок.
Традиция наряжать что-то к празднику сильна во всем мире. Поэтому целый месяц радовали взгляд наряженные деревья, кусты, беседки, аллея банановых пальм, высаженная русскими пилотами, и даже один кем-то тщательно опекаемый ананас. Ранее убитая нашим бортмехаником и спертая неизвестным ­суданцем кобра симпатичной гирляндой украшала офис начальника административно-хозяйственной части. Пока не была вновь сперта неизвестным.
Несмотря на непреодолимую тягу к совместной тусовке вне зависимости от национальностей и религий, собравшаяся компания все-таки разделилась по отношению к кухне. Условно азиатская часть говорила, что еда на условно европейском столе безвкусная и надо бы ее чуть приправить. Затем настойчиво угощала, отчего у нас краснело лицо, слезились глаза и адски жгло вообще все, до чего касалась пища. Это было расценено как душевное признание безусловного превосходства концепции ложки перца в тарелке супа вместо щепотки в кастрюльке.
Китайцы от всех остальных азиатов отличаются только тем, что иногда любят помахать красным полотнищем и при любом удобном случае ходят строем. Китаец у нас был всего один. И ему было грустно, что не будет традиционной вечеринки. Начальник госпиталя, когда-то получивший высшее советское медицинское образование в Ленинграде, постановил – празднику быть. Медсестры склеили дракона, я запек курицу как бы по-пекински, а добрый пухлый начальник авиации, который, в свободное время выдув бутылку-другую егермейстера, любил рассказывать, как голыми руками в спецназе душил негров в годы апартеида в ЮАР, раздобыл батарею салютов. Посмотреть на фейерверк к вечеру подтянулись окрестные села, не на шутку всполошив военную охрану кэмпа, по тревоге рассредоточившуюся по пулеметным гнездам. Такого одобрительного шума я не слышал даже от омичей, когда, будучи пиротехником, запускал салют напротив набережной Тухачевского.

Николай Черников
Иллюстрация: Светлана Строганова